Д-р Зоя Копельман http://rjews.net/zoya-kopelman/

МИХА ЙОСЕФ БЕРДИЧЕВСКИЙ И ЕГО РАССКАЗ "ДВА СТАНА"

Прежде, чем приступать к анализу рассказа, мы всякий раз будем знакомиться с биографическими обстоятельствами писателя и той культурной ситуацией, которая стимулировала его творчество. Я, как исследователь литературы, убеждена, что литературоведение должно опираться на знание личности автора и его эпохи, поскольку только в этом случае можно оценить многие смысловые аспекты произведения, а также понять отношение к нему современников. Мы стоим перед своего рода детективным расследованием – нам надо понять, почему произведение, которое сегодня имеет скорее историческую, чем эстетическую ценность, было написано и как оно повлияло – если повлияло – на других писателей. Если перевести это на язык уголовного расследования, то нам надо определить мотивы и последствия "преступления" в условиях, когда точно известна личность "преступника".

Что нам известно о писателе?

Миха Йосеф Бердичевский родился 17 августа 1865 года в Меджибоже (на территории Российской Империи, а ныне – в Украине), городе, где за сто двадцать пять лет до того поселился Бааль-шем-тов (Бешт), основатель хасидизма. Миха Йосеф Бердичевский был потомком хасидских раввинов и сыном раввина, а потому получил традиционное еврейское образование и, как старший сын в семье, должен был наследовать раввинский пост. В ребенке воспитывали набожность и благочестие и, частности, приучали его к тому, что мир природы и жизнь других народов отданы во власть Сатане, который так и норовит залучить еврея в свои сети, сбить его с пути праведного, а после смерти отправить его душу в геену огненную (на иврите ТЩФЩаХЭ). Он вспоминал позднее, как тревожило его сердечко это неприятие природы и как он, будучи маленьким мальчиком, набрался мужества, обнял со всех сил дерево и воскликнул: "Нет, небо – не Сатана! И дерево – не Сатана! Не может быть, чтоб Сатана сумел испоганить целый свет!"

Детство и отрочество писателя прошли в Дубове, деревеньке близ Киева, которая впоследствии послужила прообразом еврейского местечка в большинстве его рассказов. Жили они бедно, да вдобавок в возрасте 11-ти лет мальчика потрясла смерть матери и скорая вторая женитьба отца и появление новых детей. Он был очень впечатлительным ребенком, постоянно делился с товарищами своими фантазиями, например рассказывал о том, как попал на небо и встретился там с царем Соломоном. Он много читал и рисовал. В 15 лет его сосватали, и он переехал к тестью на хлеба, продолжая учебу в иешиве. Однако вскоре будущему писателю пришлось пережить новое испытание – ему отказали от дома и заставили развестись с любимой женой, так как застали его за чтением светских еврейских книг, написанных писателями Гаскалы. Об этом он искренне поведал читателям в рассказе "За рекой" (см. Хрестоматию, с. 48. Лучше было бы перевести название "ЮвСи ЬаФи" как "По ту сторону реки", потому что тогда оно лучше отражает идею размежевания между еврейским и нееврейским миром).

Вынужденный развод и травля, которой подвергли юного "отступника" хасиды сделала Бердичевского ярым противником хасидизма, поэтому он покинул Подолию, переехал в Литву и поступил там во враждебную хасидизму (миснагедскую) Воложинскую иешиву. В период учебы там, в 1885-1886 годах, он начал писать на иврите. Его первые литературные произведения – сценки из жизни иешивы и короткие эссе на галахические темы – были опубликованы в 1886 году в ивритской периодике. В последующие четыре года Бердичевский принимает актив­ное участие в еврейской журналистике. Он пишет публицистические и критические статьи, исторические обзоры и репортажи с мест. В этот период он приобрел известность в качестве «религиозного ученого», стремящегося сочетать иудаизм с элементами европейской культуры. После еще одной неудачной попытки создать семью, Бердичевский переехал в Одессу и оставался там около года, сдавая экзамены на аттестат с намерением поехать в Западную Европу для получения академического образования.

С конца 1890 года он жил в Германии, где учился в университетах Бреслау и Берлина, а затем переехал в Швейцарию и продолжил учебу в Берне, где в 1896 году ему было присвоено звание доктора философии за диссертацию "Отношение этики и эстетики". Как следует из темы диссертации, Бердичевский исследовал свойственный иудаизму этический подход к миру с эллинистическим подходом, из эстетики которого выросла европейская культура. В годы учебы он почти ничего не писал на иврите, а усиленно читал европей­скую литературу и философию, как классическую, так и современ­ную. Он был потрясен, открыв для себя романтизм в литературе, искусстве и философии, сильное впечатление произвели на него также труды Ницше и пьесы Ибсена. Закончив обучение, он поселился в Берлине.

В конце 1896 года в связи с выходом в свет нового литературно-общественного журнала на иврите "Ха-Шиллоах", Бердичевский вновь выступил на страницах печати и привлек внимание читающей публики литературным спором с Ахад-ха-Амом. Редактор "Ха-Шиллоаха" Ахад-ха-Ам заявил в первом номере, что во главу угла он ставит сочинения, касающиеся вопросов национального самосознания, еврейской науки и публицистики, а художественной литературе вообще отводит второстепенное место. Более того, относительно беллетристики на иврите он высказался в том духе, что вряд ли она сумеет достичь существенных художественных высот, да и хватает в мире сочинений о любви на других языках, а потому он советовал своим читателям удовлетворять свои художественные запросы литературным творчеством других народов. Надо отдать должное редактору, который уже во втором номере опубликовал мнение совершенно противоположное, высказанное с горячностью и непреложностью. Автором, возразившим маститому публицисту, был Миха Йосеф Бердичевский. Он заявил, что еврея отличает разорванное на две части сердце и призывал связать воедино «внутренний разлом в сердцах нашей молодежи» и создать на иврите такую литературу, которая сочетала бы в себе еврейские и обще­чело­вечес­кие ценности. Он заявлял, что если еврей способен любить, ревновать, быть негодяем, то это должно найти отражение в ивритской литературе.

Свежая бунтарская позиция привлекла к Бердичевскому сердца многих читателей среди молодежи. Они подхватили и повторяли его идеи, тогда как ему самому вскоре стало ясно, что этот разрыв, или «внутренний разлом» между верностью еврейскому наследию и стремлением влиться в современную европейскую кульуру, не так-то просто залатать. Он пришел к выводу, что его поколение осуждено всю жизнь метаться и разрываться между двумя мирами, и с 1898 года начал писать рассказы, иллюстрирующие эту трагическую раздвоенность. В 1900-ом году почти одновременно вышли в свет девять сборников его рассказов и философских эссе, а Бердичевский стал обьектом почитания для одних и острой критики для других. В центре этих рассказов – внутренний мир и житейские коллизии еврейского юноши, современника автора. Фоном их служит либо традиционная еврейская община российского местечка, либо – как в рассказе "Маханаим" – европейский город, место обитания вырвавшихся из-под опеки общины еврейских молодых людей.

В 1902-ом году Бердичевский женился на Рахели Рамберг, предварительно навестив отца в Дубове и снова встретившись с еврейским местечковым бытием. Молодые поселились в Бреслау, Германия (ныне Вроцлав, Польша). Рахель стала помощницей мужа в его литературном труде, в последствии она переводила его рассказы с идиша, иврита и немецкого на русский язык. А Бердичевский после посещения родительского дома начал писать не только на иврите, но и на идише. Помимо оригинального творчества, он собирал и литературно обрабатывал еврейские сказки и предания, занимался исследованием культурных корней иудаизма и христианства.

В 1911-ом году он вместе с семьей переехал в Берлин, где и провел последнее десятилетие своей жизни. В те годы Бердичевский все больше занимался фольклорными исследованиями и составил внушительную антологию еврейских преданий под названием "Из еврейского источника" ("ЮЮзХи ЩйиРЬ"). Три последних года жизни Бердичевский посвятил пересмотру им написанного и подготовке к публикации итогового собрания сочинений.

Из последних произведений Бердичевского явствует, что писатель видел теперь свою миссию в том, чтобы запечатлеть исчезающий еврейский мир. Он еще более укрепился в этой мысли, когда в 1920 году до него дошла весть о гибели отца и брата в погромах Гражданской войны на Украине, о разорении родного местечка. Трагические известия подорвали его здоровье. Миха Йосеф Бердичевский скончался в Берлине 18 ноября 1921 года. В 1936 году его вдова и сын, Имануэль Бин-Гурион, посвятившие свою жизнь сохранению творческого наследия писателя, переселились в Израиль.

Рассказ «Два стана» в свете биографических обстоятельств и исканий писателя

Рассказ "Два стана" был впервые опубликован в Варшаве еврейским издательством «Тушия» в 1899 году, т.е. написан он был вскоре после полемики с Ахад-ха-Амом и статьи Бердичевского "Разрыв в сердце".

Обращает на себя внимание дихотомия – деление на два, – заложенная в самом названии, которое на иврите звучит как "Маханаим". Это слово двойственного числа, оно заимствовано писателем из Танаха, где так называлось, например, место сражения Давида с Голиафом – поединка, решившего противостояние двух станов: еврейского во главе с царем Шаулом и филистимлянского (см. Шмуэль I, гл. 17).

Знакомство с рассказом убеждает нас, что художественный мир его по большей части предстает перед читателем таким, каким его видит главный герой – еврейский студент в немецком крупном городе Михаэль. Нетрудно найти в герое автобиографические черты его создателя: отец Михаэля – раввин, живущий в местечке в России, сам Михаэль в детстве перенес потерю матери:

"Только смерть матери врезалась в память. Смугла она была и прекрасна, а отец – рыжий. Отец родился в бедной семье, но поднялся высоко и стал раввином, а мать была из старинного, прославленного рода и понимала по-польски. Когда она умерла, в доме скоро появилась новая хозяйка и новые братья. Отец говорил мачехе «ты», как и первой жене, в доме ничего не изменилось. Только в душе у него все перевернулось, с тех пор он не мог спокойно разговаривать с отцом" (гл. 3, с. 17)

это – ищущий истину юноша, который в этих поисках прежде всего отказался от практики иудаизма, считая еврейские обычаи суевериями и признаком невежества:

"В те трудные дни вдруг пригласил его к себе профессор истории и вручил сто марок, с тем, чтобы он, по обычаю, читал святые книги в память одной женщины, которая скончалась, не оставив сыновей. Шатаясь от слабости, не ответив, со слезами на глазах покинул он тот дом. Как? Он прибыл в Германию, в мир прогресса и свободы, и в жертву свободе принес все, что имел, а они хотят, чтобы он сделал то, чем промышляют в мрачных закоулках мракобесы-кабалисты, препоясанные кушаками? Так, значит, профессор истории верит во все это – в заупокойные молитвы, в бессмертие души... Видно, разум этих людей поражен слепотой" (гл. 2, с. 13-14).

Разбор произведения начнем с того, что попытаемся обозначить "два стана", о которых автор заявляет нам еще прежде, чем приступает к самому рассказу, прямо в названии. Выпишем некоторые анкетные данные персонажей в порядке их появления в рассказе:

№		Национальность	Вероисповедание	Возраст	Род занятий
1	Михаэль	Еврей	Атеист	20 +	Студент
2	Маркус	Немец	Лютеранин	Средний	Портной
3	Мария-Йозефа	Полька, дворянка	Католичка	Средний	Домохозяйка
4	Марта	Немка?	Католичка	Старуха	Прислуга
5	Хедвиг	Дочь немки и еврея	Католичка	16?	Гимназистка
6	Лотта, мать Хедвиг	Немка		Около 35	Прачка, проститутка
7	Реувен, отец Хедвиг	Еврей,	"Просвещенный"	20	Чиновник
8	Стася	Полька	католичка	Около 40	Содержанка
9	----	Еврей	Иудей	Старый	Богатый
10	Рыжий Шульце	Немец	Лютеранин	40 +	Владелец леса

Помимо этих персонажей, упомянуты еще дочь Марты, христианская девушка, соблазненная евреем, им брошенная и повредившаяся в уме на почве несчастной любви, умершая в "больнице для умалишенных", а также ее соблазнитель, еврей-студент, вернувшийся потом из большого города домой.

Итак, всех персонажей можно разделить на два стана по разным признакам:

а) мужчины – женщины, б) старые – молодые, 3) евреи – неевреи.

Учитывая содержание рассказа, приходится признать, что именно последнее деление кажется правильным, хотя и другими не следует пренебрегать. В итоге получаем:

1-й стан – евреи: Михаэль, Реувен, богатый Старик, студент – все это мужчины, так или иначе вовлеченные в сексуальные отношения с нееврейскими женщинами.

2-й стан – неевреи: Мария-Йозефа, Маркус, Марта, Лотта, дочь Марты, Стася, рыжий Шульце.

Промежуточное положение занимает Хедвиг. Вот что сообщается о ее воспитании:

"Хедвиг росла в относительном достатке Хедвиг росла в относительном достатке. Она ходила в гимназию для девочек и немного училась играть на фортепьяно. Ее одевали как барышню и каждое лето отправляли отдыхать в деревню. Когда она подросла, девочку окрестили в католическую веру, только священник недовольно ворчал: "Чую чужую кровь, за версту чую". Мария-Йозефа, улыбаясь, отвечала с широкой улыбкой: «Она еще вырастет и будет наша»" (с. 27)

Она – католичка, до того ревностная, что у Марии-Йозефы, глядя на нее возникает мысль: "Может, и вовсе замуж не пойдет – вон у нее лицо какое бывает порой, прямо как у святой, особенно когда молится" (с. 34).

Отчего же я не причислила ее ко 2-му стану? Оттого, что эта неразвитая в умственном отношении девочка

"чувствовала, что всегда, куда бы она ни шла, где бы ни присела – за ее спиной встает нечто неведомое, туманное... О своем происхождении она не знала ничего и считала мать и отца тетей и дядей" (с. 27).

Попробуем посмотреть теперь, как Бердичевский характеризует еврейское происхождение своих персонажей. Его характеристики тоже делятся по станам. Начнем с того, как воспринимают евреев представители второго стана :

Маркус:

а) "А я евреев уважаю, они добрые", – это при знакомстве с Михаэлем.

б) "Да ну его, Гершона, пропади он пропадом, проклятый еврей, вечно он меня торопит, а цену прибавить не хочет. Загребает себе денежки, а сам палец о палец не ударит", – это при напоминании, что надо дошивать заказ для хозяина магазина готового платья Гершона .

Марта :

"Я говорила дочке: «Да ведь он еврей, а ты католичка!»" – это касается объективного различия вероисповеданий, однако Марта называет его еще и "злодеем".

Лотта :

а) "Вот честный, порядочный человек" – так думала Лотта, когда Реувен "жалел ее, ведь ей приходилось так тяжко работать, и еще больше преисполнился жалости, узнав, что она сирота". (с. 25)

б) "Ненавистен был ей тот еврей, и отродье его еврейское ненавистно" (с. 26) – это после бегства Реувена с казенными деньгами и рождения Хедвиг.

в) "Никогда еще не видала такого человека, как вы", – говорит она сразу после физической близости с Михаэлем (с. 43).

г) "Так, один еврей. Жид проклятый!" – говорит она, вспоминая об отце дочери много лет спустя (с. 44).

Две последние реплики показывают, как она слепа, как жизнь ничему ее не научила – прежде всего, не научила узнавать евреев среди других людей.

Стася:

а) "А этот старый еврей, ее любовник, – какое ей дело до него, ну его совсем! Никого она не любила" (с. 28)

Шорник:

"Все не может ей простить, что она нагуляла ребенка от еврея" (с. 26) – шорник никогда даже не видел девочку.

А теперь посмотрим, как видят свое еврейство представители первого стана :

Реувен:

"А он, конечно, был к ней по-своему привязан, но узнав, что она религиозна, немного поостыл. Он не отличался богобоязненностью, ведь нынче у просвещенных людей это не принято, но... Бог не хочет, чтобы евреи женились на иноверках; кто знает, может и вправду Ему все ведомо про людские дела?.." (с.26) – это мысли Реувена после того, как Лотта забеременела; автор охарактеризовал их как "религиозные сомнения".

Михаэль:

а) "Он не может успокоиться, узнав, что и среди просвещенных [евреев-] европейцев до сих пор есть верующие... Что ему за дело до еврейского народа? Он внимает голосам римлян, голосам афинских мудрецов, их речи насыщают куда лучше, чем метафоры еврейских пророков" (с. 15) – так рассуждает Михаэль в начале рассказа

б) "Он уже почти забыл... как трудно было освободиться от пут прошлого – даже от старинного длинного сюртука, шляпы и завитых пейсов... Что скажет отец о его бритом лице, о том, что он не накладывает тфилин и не соблюдает субботу?" (с. 37) – эти внешние признаки еврея во внутреннем монологе героя становятся символами его не сегодня наступившей душевной отъединенности от традиционно еврейского мировидения.

в) "Михаэль пришел к ней [Стасе] в сумерки. Этот час до сих пор был для него связан со смутными, неясными воспоминаниями о возвышенных чувствах, которые когда-то пробуждали в нем древние песнопения в честь царицы Субботы" (с. 39) – связь с еврейством охарактеризована как инстинктивная, генетическая, не поддающаяся осмыслению сознанием.

г) "Презираю себя, гнушаюсь тобой... – так говорит себе Михаэль. – Ударами бича уязвляй плоть свою! Пади на стогны града, и пусть растопчут тебя прохожие! Или нет: найди дом молитвы и пади там, между скамей – чтобы ступали по тебе евреи, пришедшие молиться... вернись к Всевышнему! (с. 46) – так приговаривает себя к "возвращению" блудный сын еврейства Михаэль, прибегая к риторике пророков и вспоминая еврейский обычай по отношению к еретикам и отступникам, пожелавшим вернуться в лоно еврейства . (Замечу, что такому наказанию, когда ты лежишь у порога, а выходящие из синагоги евреи переступают через тебя, были подвергнуты в свое время Уриэль Акоста и Барух Спиноза).

Даже эти считанные примеры показывают, что между двумя станами существовала непреодолимое неприятие, исходящее как с нееврейской, так и с еврейской стороны. Миха Йосеф Бердичевский показывает, что причина взаимной отчужденности евреев и неевреев кроется в их разной этике и разном мироощущении, которые фатально не поддавались единению в том поколении.

* * *

Герой рассказа Михаэль – интеллектуал. Он изучает в университете историю и философию, "он все время читает книги – как это можно так много читать... читать все время, без перерыва?" – удивляется Хедвиг. Что же читает наш герой? Изучив в родительском доме раввинистическую литературу, здесь, в Германии, он читает античных авторов и Шопенгаура (с. 31).

Главный труд немецкого философа и писателя Артура Шопенгауэра (1788–1860) "Мир как воля и представление" был чрезвычайно популярен во второй половине 19 века и в первой четверти 20 века. По Шопенгауэру мир движется "волей" индивидуумов, которая неразумна, бестолкова, и оттого самый мир пребывает в вечном бессмысленном круговращении. Шопенгауэр предлагает индивидууму употребить свою волю на то, чтобы освободиться от мира , отрешиться от него ради мысли и созерцания. В этом человеку должно помочь искусство, основная цель которого в познании и наглядном выражении идей.

Миха Йосеф Бердичевский, писавший диссертацию об отношении этики и эстетики, досконально знал это сочинение Шопенгауэра, и его рассказ "Два стана", как я пытаюсь показать, во многом является иллюстрацией шопенгауэровского отношения к искусству. Я воспринимаю этот рассказ, в первую очередь, как двусоставную систему образов и эпизодов, выстроенную с целью познания болезненного и насущного для автора и его поколения феномена: неслиянности еврея с нееврейским миром.

Идеи Артура Шопенгауэра и много взявшего от него Фридриха Ницше имели сильнейшее влияние на ивритских авторов эпохи "национального возрождения". Принципы первого, как мы впоследствии увидим, особенно близки герою рассказа Бреннера "Наедине с собой", который тоже изучается в данном курсе.

Вегетарианство и аскетизм Михаэля – очевидная дань времени. Тут и влияние толстовства , и удобный компромисс между отказом от требований кашрута и опять-таки почти генетической невозможностью есть трефное. Подобное явление нашло свое отражение во многих произведениях еврейских авторов той эпохи, в частности – у таких авторов нашего курса, как Бреннер, Гнесин, Шофман. Более того, сами еврейские писатели – Йосеф Хаим Бреннер и Шмуэль Йосеф Агнон, например, – нередко были вегетарианцами.

* * *

В разделе курса, посвященном рассказу "Два стана", говорится о сходстве Михаэля с Раскольниковым из "Преступления и наказания". Сходство это, в первую очередь, проявляется в том, что оба героя – студенты, порвавшие с родным провинциальным гнездом и усвоившие некую внешнюю идеологию. Оба они чрезвычайно амбициозны и мечтают доказать свою исключительность всему свету – вспомним фантазии Михаэля, где он выступает в роли учителя поколения, а к нему стекаются и прежние единомышленники, и прежние противники: "стоит ему облечься в черный плащ, простереть руки – и все падут на колени. И тогда он скажет им такое, что перевренет им душу и поднимет на бунт" (глава 3). Оба молодых человека отравлены идеями Ницше: Раскольников проверяет себя на роль ницшеанского сверхчеловека , а Михаэль мечтает "стать совершенно свободным первым человеком нового поколения". Для этого каждый из них устраивает себе экзамен, придумывает некий вызывающий по дерзости поступок, дозволительный только исключительным личностям. Обратимся к образу Михаэля:

"Бунтуя против мракобесов, он не раз мечтал, наперекор всем предрассудкам, жениться на христианке. Расхожая мораль не для него! Потому-то его так привлекает связь с иноверкой, да еще и рожденной вне брака! Чего же лучше – одним махом избавиться от всех сомнений и стать совершенно свободным, разорвать последнюю ниточку, связывающую его с племенем и расой и сделаться первым человеком нового поколения" (с. 30; выделено автором).

Фридрих Ницше (1844–1900) – был самым популярным в Европе и в России во второй половине 19 века и в начале 20 века философ – выступал, в частности, против всех прежних принципов: суеверий, религии, обывательской морали. Он называл это "переоценкой всех ценностей". Небезынтересно напомнить, что Ницше был хорошо знаком с русской литературой 19-го века – Н.В. Гоголем, И.С. Тургеневым, Л.Н. Толстым и особенно ценил романы Достоевского: "Достоевский – это единственный психолог, у которого я мог кое-чему научиться", писал он в работе "Воля к власти". Уважение к русским писателям не означало идеологической близости к ним. Существенно, что Ницше был анти-демократом, поскольку презирал "массу", "толпу", а обывательские суждения воспринимал как то, что с самого начала следует отвергнуть именно в силу их расхожести. Отсюда и широкоизвестная его теория об "избранной личности", о "сверхчеловеке".

Достаточно перечесть наш рассказ, чтобы убедиться в актуальности этих идей для мировоззрения Михаэля.Вспомним, например, что невежественная и низвергнутая на нижние ступени социальной лестницы "аристократка" Мария-Йозефа "знает, что такое история" и "про философию тоже слыхала" (с. 20), однако читатель не может не различить иронии повествователя, передающего ее разговор с Михаэлем о высоких материях. Ведь и Михаэль в этом разговоре выглядит ничуть не меньшим обывателем, судящим о сути религиозной веры по тому, как прихожане-католики преклоняют колени.

Ницше проповедовал свободу индивидуума от социальных норм – жизненное кредо, на первый взгляд, особенно актуальное для еврейства того переломного периода, когда молодежь покидала местечко, тесные рамки общины и иешивы, и – оборвав все родственные и социальные связи – отправлялась познавать большой нееврейский мир. Однако на поверку выходило, что высвободиться из пут еврейства было не так-то просто.

Анализ кровной и культурной зависимости еврея от еврейства и составляет главную тему данного рассказа Бердичевского.

Но вернемся к сопоставлению Михаэля и Раскольникова. Если "расхожая мораль" была не властна над Раскольниковым, отчего он так мучился, совершив убийство? Отчего терзался из-за невинно убиенной Лизаветы? Оттого, что он оказался не избранной, а обыкновенной личностью, не способной преступить моральные запреты. Суть преступления Раскольникова – убийство и кража – понятна людям разных национальностей и культур, поэтому роман Достоевского читается на разных языках. А как обстоит дело с "преступлением" Михаэля? Да и совершил ли он вообще какое-нибудь преступление? Почему – как читатель интуитивно ощущает – его физическая близость с Лоттой оказывается роковым препятствием на пути к Хедвиг?

"Расхожая мораль" и в романе русского писателя Достоевского, и в рассказе еврейского писателя Бердичевского есть не что иное, как этические заповеди. Там заповеди очевидные: "не убий", "не укради", а что же тут? У Бердичевского речь идет о сугубо еврейской заповеди тоже этического свойства. Среди запретов на определенные сексуальные отношения читаем в Торе (Ва-йикра/Левит, 18:1, 4, 17):

"И сказал Господь Моисею так: ...Мои законы исполняйте и Мои постановления соблюдайте... Я – Господь, Бог ваш... Наготы женщины и дочери ее не открывай".

Это означает, что мужчине недозволено вступать в сексуальную близость с женщинами, одна из которых является матерью другой, поэтому коль скоро Михаэль переспал с Лоттой, ее дочь Хедвиг уже не может стать его женой.

Для еврея той эпохи, когда писался рассказ, сексуальные запреты, изложенные в 18 главе Книги Ва-Йикра/Левит, были этической аксиомой, а Бердичевский, как мы помним, особенно интересовался проблемами этики. Выделенная мною заповедь была общеизвестной, и ивритский писатель не счел нужным даже намекнуть на эту прописную истину. Это нынешнему еврею, как в полном смысле слова инокультурному читателю, необходим комментарий.

Теперь, когда преступление героя налицо, настало время говорить о наказании. Как и Раскольников, Михаэль тоже не выдерживает экзамена на пренебрежение "расхожей моралью" – не может преступить заповедь отринутой им Торы. Как и Раскольников, он сам приговаривает себя к наказанию: "Нет, он не умрет, но будет вечно жить и понесет свой грех... Все дни своей жизни будет он искупать то, что совершил..." (с. 45). Но к этому он добавляет еще одно – типично еврейское – наказание: изгнание. Читатель прощается с Михаэлем на перроне вокзала, и последнее впечатление героя от европейского города – образ рыжего Шульце.

Сделаю вывод – один из важнейших не только для рассказа Бердичевского "Два стана", но и для литературы эпохи "национального возрождения" в целом:

Ни эмансипация евреев в Западной Европе, ни готовность самих евреев порвать со своими соплеменниками и освободиться от гнета традиции не способны привести к слиянию того, что веками существовало как два стана .