Предисловие к книге: А. Б. Иегошуа. Сборник рассказов. Пер. с иврита Н. Сергеевой. Иерусалим – Москва: Гешарим – Мосты культуры, 2001.

Авраам Б. Иегошуа родился в 1936 году в Иерусалиме. Его отец, Яаков Иегошуа, тоже уроженец Иерусалима – по отцу писатель принадлежит к шестому поколению семьи, постоянно живущей в Земле Израиля. Его мать, Малка Розилио, приехала сюда с родителями из Марокко в 1930 году. В 1942-1954 годах А. Б. Иегошуа учился в иерусалимской гимназии «Рехавия», затем три года служил в Армии Обороны Израиля, участвовал в боевых ответных действиях против арабских террористов и в Синайской кампании 1956 года. Последние месяцы армейской службы провел в киббуце Хацерим в Негеве. В 1957-1961 учился в Еврейском университете в Иерусалиме, где получил степень бакалавра по ивритской литературе и по философии, а также закончил педагогический факультет, что дало ему право преподавать в старших классах средней школы – он два года проработал учителем в гимназии при Еврейском университете (1962-1963). В 1963 году А. Б. Иегошуа поехал в Париж, где сначала год был директором израильской школы, а потом три года возглавлял Всемирную ассоциацию еврейских студентов. В 1960 году он женился на Ривке Кирсанинской из Рамат-Гана, и в 1966 у них родилась дочь Сиван, в 1970 – сын Гидеон, а в 1974 – сын Нахум.

Вернувшись в Израиль, А. Б. Иегошуа с семьей поселился в Хайфе, где живет и по сей день. Сначала он пять лет возглавлял работу с новоприбывшими студентами и молодежью из проблемных семей, желающей учиться в университете и поступающей прежде на подготовительное отделение, затем в 1976-1978 годах заведовал кафедрой искусствоведения в Хайфском университете, а с 1980 года преподает там литературу на кафедре общего литературоведения. А. Б. Иегошуа неоднократно бывал приглашен в качестве преподавателя литературы и писательского мастерства в университеты США, например в Айову в 1968-1969 и в Гарвард в 1977. Первый рассказ А. Б. Иегошуа опубликовал в 1957 году и с тех пор напечатал несколько сборников рассказов, около десяти романов, книги статей о положении на Ближнем Вопросе, о самоидентификации израильтян, о проблеме с арабами и о взаимоотношениях евреев диаспоры и Израиля. Писатель также много лет весьма активно занимался политикой, принадлежа к левому крылу партии Труда, и много выступает с лекциями и разъяснениями, агитируя за мир и взаимопонимание с арабами.

В 1970-1980-е годы Авраам Б. Иегошуа, наряду с Амосом Озом, считался самым читаемым израильским прозаиком. Его произведения переведены на многие языки, в том числе на английский, французский, немецкий, испанский, голландский, шведский, датский, норвежский, финский, португальский, греческий, арабский, идиш, венгерский, корейский. На русском языке в журналах и антологиях публиковались его рассказы, а также были выпущены романы «Господин Мане», Иерусалим, изд. «Библиотека-Алия», 1993, и «Любовник», Москва, изд. «Радуга», 1996. В первом из упомянутых романов автор использовал семейные предания и архивы.

Публикуемые в настоящем сборнике рассказы были написаны А. Б. Иегошуа до 1974 года. В этот ранний период творчества писателя отличали склонность к символике и к метафоричности прозы, к универсальной проблематике, в первую очередь этической, и, конечно, интерес к природе творчества. Как и многие прозаики его поколения, А. Б. Иегошуа в начале пути испытал сильное влияние ивритской поэзии, в чем он сам признавался в речи, посвященной выходу в свет израильской антологии «66 поэтов». Несколько выдержек из этой речи, проливающих свет на эстетическое кредо писателя, я хочу предложить читателям, заинтересованным в более близком с ним знакомстве.

А. Б. Иегошуа. О поэзии и прозе

Мы, прозаики, должны отдать должное поэзии и особенно поэтам. Сегодня им и многим другим, справедливо или ошибочно, кажется, будто поэтов теснят к краю – и виноваты в том, среди прочего, прозаики с их бестселлерами, о которых пекутся и шумят средства массовой информации. Однако я по-прежнему глубоко убежден, что любая стоящая проза зиждется на подлинном проникновении в поэзию и ее язык. Для меня, по крайней мере, это было так с той минуты, когда я впервые подумал, что стану писателем.

 Сегодня ко мне приходят начинающие авторы, приносят рукописи, а мне интересно расспрашивать их о литературных влияниях, которые они испытали. Но они довольно редко вспоминают о поэзии, любой поэзии, не обязательно ивритской, как об источнике их творчества и вдохновения. Я же не изменил своих представлений и все еще думаю, что прозаики начинают с сочинения стихов, а не наоборот. Хоть я никогда не публиковал стихов, я помню, что не только писал их, но и лихорадочно глотал чужие.

В тяжелые годы действительной службы, которая тогда, в 1954-1957 годах, еще не знала, что такое прикрепленный родительский комитет, мобильные телефоны, подвозка к месту службы и домой, армейский ларек и прочее, а означала долгие недели без увольнительной в огромном холодном подвале каменной башни, в котором ночевали примерно сто двадцать солдат, утешением мне были не только домашние коржики, но и ежегодник «Луах “Гаарец”», публиковавший экстатические стихи Ури Цви Гринберга. И мне не забыть почтительного взгляда, которым подарил меня командир отделения, когда, роясь в моем вещмешке в целях проверки, наткнулся на небольшую красноватую книжицу.

Без поэзии нет прозы. Она – тот первоначальный и древнейший материал, который учит писателя, что смысл слов – лишь их поверхностный слой, и что под ним располагается слой более глубокий и первичный, слой их материальности и чувственности. Так же, как для нас очевидно, что холст и краски в руках художника – это материал, а не смыслы, что трение смычка о струны скрипки или выдувание воздуха из полостей деревянного гобоя или металлической флейты – действия музыканта над материалом, так и прозаик знает, что если через поэзию он не выйдет на материальный и чувственный уровень языка, ему никогда не стать полноценным писателем, какими бы духовными смыслами он ни начинял свою прозу.

Поэтому поэзия дала нам помимо идейного содержания также инструментарий прозы. Особенно это верно для ивритской литературы. Мы сначала говорим о поколении Бялика, а уж затем об Агноне и Бренере. Мы говорим о поколении Шлоинского-Альтермана прежде, чем заводим разговор о С. Изхаре и Шамире¹. А в моем поколении, «поколении государства», мне совершенно ясно, что поэты настроили для нас инструменты языкового оркестра.

По этой вот причине я, прозаик, чувствую себя обязанным поэтам, не говоря уже о том, что они платят за написанные ими стихи плату несравненно более высокую, чем платим мы за свои прозаические сочинения Ибо когда я смотрю на своих сверстников поэтов, моих близких, задушевных друзей или на тех, за кем уже много лет наблюдаю издали, я не могу отделаться от мысли, что жизнь поэтов какая-то неустроенная, перекрученная, чего я бы не сказал о знакомых мне прозаиках. Я дал себе слово не называть имен на нынешнем вечере, тем более, что из моих друзей уже некоторых нет в живых, однако мне всегда казалось объективной истиной, что поэты как будто работают в ядерном реакторе, сражаются с радиоактивным материалом, облучающим их смертоносными лучами, которые насквозь поражают их душу, тогда как прозаики наслаждаются терапевтическим действием своего творчества Понятно, что мое обобщение может быть ошибочным, что легко найти примеры, подтверждающие обратное, но позвольте уж мне стоять на своем» («Йедиот ахаронот», 6.12.1996.)                                             

1   Х.Н. Бялик (1873-1934), А. Шлионский (1900-1973), Н. Альтерман (1910-1970) – видные ивритские поэты, Ш.Й. Агнон (1888-1970), Й.Х. Бренер (1881-1921), С. Изхар (р. 1916) и М. Шамир (р. 1921) – видные ивритские прозаики.