Зоя Копельман. Послесловие к книге: Царь Соломон и Асмодей

Сказка "Царь Соломон и Асмодей" впервые увидела свет
в выехавшем из России еврейском художественном издательстве
"Оманут" ("Искусство") во Франкфурте-на-Майне в 1923 году.
Иллюстрировал ее художник Яков Аптер (1899–1941).
Это ивритское издание давно стало раритетным.

Беседу о сказке "Царь Соломон и Асмодей" хотелось бы предварить кратким очерком о ее авторе, Хаиме Нахмане Бялике, который был ярчайшим дарованием в период расцвета еврейской литературы на рубеже 19 – 20 веков. Корни творчества Бялика, уходя в глубокие пласты национальной культуры древности и средневековья, напитали живительными соками его самобытные стихи, поэмы, рассказы, статьи и сказки.

Хаим Нахман Бялик (1873–1934) родился в благочестивой и набожной хасидской семье лесничего, и его ранние и самые светлые впечатления сформировались на лоне украинской природы. В шестилетнем возрасте он лишился отца и был передан на воспитание деду с бабкой, в Житомир. Отрочество будущего поэта протекало в мрачноватом доме старого талмудиста и в бейт-мидраше:

Привольное детство – леса и поля, щебет птиц и таинственная озерная заводь –осталось где-то там, далеко от "черты оседлости" и закопченных стен. Биография будущего поэта была во многом типичной для его поколения: учеба в прославленной Воложинской иешиве и самостоятельные попытки освоить, в дополнение к идишу и ивриту, русский язык, самовольный побег в Одессу с тонкой тетрадкой стихов к кружку еврейских писателей и просветителей, таких как Менделе Мойхер-Сфорим, Равницкий, Ахад-а-Ам. Его первые стихи увидели свет в начале 1892 года в солидном альманахе "а-Пардес": они были наивные, но свежие и певучие – так, с поэзией Бялика и его современника Шаула Черниховского в иврите впервые утвердилась силлабо-тоническая норма стихосложения, оттеснив прежние 11-ти и 13-ти сложники.

Литературная слава пришла к Бялику быстро, а жизнь готовила испытания: смерть деда, безденежье, ранняя женитьба, учительство в глуши, неудачные попытки заняться коммерцией, и наконец – успешное партнерство в книгоиздательстве на иврите "Мория" в Одессе. А тут война, революция, снова война. Чудом удалось группе еврейских писателей в 1921 году выбраться из Советской России. Бялик поехал сначала в Берлин, затем, в 1924, – в Палестину.

В спорах о путях новоеврейской литературы Х. Н. Бялик убежденно и рьяно отстаивал необходимость отбора и переиздания памятников национальной словесности. С утратой религиозного мировоззрения, предостерегал он, исчезнут из обихода старые книги, гордость интеллектуального и эстетического творчества народа. Трепетом и тревогой за судьбу еврейского духовного богатства были проникнуты его статьи и речи. Он сам показал пример деятельного воплощения своих призывов. Многолетняя, совместно с писателем Иошуа Хоне Равницким, работа по извлечению из талмудических текстов легенд и преданий, этических наставлений и аллегорий, рассказов о царях и мудрецах, историй о простых людях, то есть всего того, что на иврите зовется Агада, увенчалась выпуском в 1909-1911 годах капитального труда "Книга Агады". Малые выдержки из этого собрания были опубликованы в русском переводе С.Г. Фруга в 1916 году в Одессе.

В годы Первой мировой войны Бялик писал свою знаменитую статью "Галаха и Агада". Он утверждал, что читая Агаду, мы узнаем, чего желал, как мыслил и чувствовал, к чему стремился душою еврейский народ. В пору, когда светская литература на иврите искала свои сюжеты и образы, черпая то из Библии, то из повседневности, Бялик призывал по-новому оценить сокровищницу национально-литературного памятника постбиблейской эпохи – Талмуд:

"Правда... повествовательный элемент почти совершенно отсутствует в нем. Он весь изобразителен: маленькие штрихи... маленькие обрывки мысли, чувства, действия. Тем не менее настоящий художник... тот, что погружается в народную душу и черпает вдохновение из ее бездонных глубин, из сокровенной жизни нации, – такой художник, несомненно, в состоянии создать нечто великое и из этого материала... Непременным условием является тут жизненное отношение человека к формам прошедшей жизни, и если кто-либо полагает одну из этих форм отжившей, то следует предварительно выяснить, не отжил ли он сам" (пер. Л. Яффе).

Эти горячие слова прозвучали со страниц одесского альманаха "Кнесет" в 1917 году, а в 1923 Бялик начал публиковать отдельные сказки о царе Давиде и царе Соломоне в собственном изложении. Первое полное собрание этих сказок подготовлялось к печати незадолго до смерти автора, который еще успел написать:

"Все собранные здесь сказки суть литературная обработка цельных или фрагментарных преданий, почерпнутых из разных источников, по большей части письменных – еврейских, арабских и европейских, а также, хотя в меньшей степени, из устного фольклора. Порой связь с подлинниками чрезвычайно слаба, и в целом все эти сказки, даже те, чей сюжет полностью заимствован, формой и стилем обязаны пишущему эти строки, который духом своим придал им особый колорит и звучание, первоисточнику не присущие".

Важно напомнить, что сюжеты об этих еврейских царях весьма интересовали русских филологов конца 19 века, относившихся к так называемой "школе влияния". В первую очередь, важна научная деятельность Александра Николаевича Веселовского, который в книге "Соломон и Китоврас" (по диссертации 1872 г., "Соломон и Мерлин" в републикации 2002 г.) не только пересказывает талмудические предания о Соломоне, но и подробно останавливается на фактах их переноса и укоренения в мусульманских, славянских и бретонских средневековых сказаниях. Позднее его идеи и наблюдения развивал его ученик, еврейский филолог Хаим Соломонович Бейлин в книге "Странствующие, или всемирные повести и сказания в древне-раввинистической письменности" (1907 г.). Читал ли Бялик эти сочинения, пока остается загадакой. По ряду косвенных соображений, думается, что читал и так именно узнал об инокультурных бытованиях родной Агады. Позднее, когда ивритская культура в Стране Израиля стала светской, Бялик, предлагая юному читателю любые ему с детства истории, предпочел подчеркнуть мировое значение еврейских сюжетов, доказанное русским ученым.

В книжке "Царь Соломон и Асмодей" из Соломонова цикла выбраны те, что привязываются к задуманной царем постройке Храма в Иерусалиме. Сюжеты их со многими подробностями содержатся в Вавилонском Талмуде, трактат Гитин, 68а. Существенно, что возводить Храм можно было только из камней неделанных, нетёсанных, то есть таких, которых не коснулось железо, о чем сказано в библейских книгах Исхода (20:25), Второзакония (27:5-6) и 1-й Царей (6:7).

Создавая литературную сказку, Бялик по-своему использовал один из характерных риторических приемов Талмуда – связывать сказанное в Агаде с каким-либо библейским стихом словами "в Писании сказано". Естественно, что талмудические предания о царе Соломоне пересыпаны изречениями из книг, ему приписываемых: Притчи, Песнь Песней, Екклесиаст. А Бялик то сохраняет библейский стих, как, например, "Кроткое слово и кость перешибет" (Притчи, 25:15), а то вместо цитаты из Книги Притч Соломоновых: "Вино – глумливо, сусло – буйно, и всякий, увлекающийся ими, неразумен" (20:1), украшает повествование рифмами собственного сочинения. То же и в рассказе о странствиях Соломона.

Бялик заимствовал из Агады также особый композиционный прием – сначала описать подряд несколько загадочных поступков героя и лишь потом объяснить их смысл изумленным наблюдателям. В нашей сказке таковы непонятные действия пленного Асмодея по дороге в Иерусалим, но аналогичным образом построена, например, и талмудическая история об Абе Хилкия (Таанит 23б).

Перевоплощая Талмуд в сказку, то есть в текст, предназначенный для забавы и эстетического наслаждения, Бялик поневоле был вынужден поступиться полнотой и внятностью некоторых принципов иудейского мировоззрения. Тут, в частности, важно знать о вере евреев в справедливое воздаяние в будущем мире, поэтому если речь идет об очень дурном человеке, которому не за что давать вечную жизнь, то следует сделать для него еще в этой жизни что-нибудь доброе и тем самым лишить его возможности претендовать на долю в будущем мире. Оттого и направляет Асмодей злого пьяницу по верному пути.

Хаим Нахман Бялик совместил в одном произведении несколько разных агадических сюжетов, отчего его сказка получилась одновременно и волшебная, и назидательная, и историческая. С одной стороны, ему было дорого талмудическое наследие и милы сугубо еврейские эстетические и риторические ходы, а с другой стороны, он ориентировался на европейскую литературную сказку, романтическую по преимуществу, сложенную по своим канонам. Этот внешний образец позволил устранить отмеченный уже "недостаток" агадических первоисточников – фрагментарность – и осовременить их в новой, более крупной и изощренной в композиционном отношении форме.

Так, с помощью талмудической Агады Бялик восполнял отсутствие ивритских сказок в еврейском фольклоре, особенно ощутимое на фоне богатой сказочной традиции европейских народов и фольклора на идише. Подобным же образом на основе идишских песен поэт создал на иврите так называемые "народные песни", которых в реальной ивритской словесности просто не существовало.

Хаим Нахман БЯЛИК

Царь Соломон и Асмодей

Было это в давние времена, когда царь Соломон задумал построить в Иерусалиме Дом Божий. Собрал царь на совет старейшин, мудрецов своего народа, и сказал им так:

- Вот я привез издалека большие и ценные камни, чтобы сложить из них Храм Господу, а вы научите меня, как обтесать эти глыбы, чтобы они стали ровными и гладкими, пригодными для кладки стен. Только не забудьте, что Господь наказывал учителю нашему Моисею: "Да не коснется тех камней железный топор".

- Говорят, есть на свете удивительное создание и прозывается оно шамир. Этот шамир был создан Богом в канун первой Субботы, на исходе шестого дня Творения, вместе с прочими чудесами. Сам шамир, как говорят, вроде червячок махонький, не больше овсяного зернышка, но заключена в нем сила великая - он камень точит и скалы дробит крохотным своим коготком. Вот тебе наш совет: вели принести сюда шамира и посади его на эти камни. Пройдет шамир по камням - и они тотчас расколются, да так ровно и гладко, что любо-дорого глядеть. Ведь таким же чудесным способом огранил некогда искусник Бецалель двенадцать камней для Ааронова нагрудника.

Поспешил Соломон призвать бесов, спросил их:

- Не знаем, - говорят. - Может, Асмодей, повелитель наш, знает об этом?

- Асмодей живет в царстве тьмы, на высокой-высокой горе. И вырыл Асмодей на той горе глубокий колодец - вырыл, а потом завалил его устье огромным камнем и запечатал своею печатью. С тех пор всякий день, возвращаясь из земных своих странствий или спускаясь с Небес, куда ему велено являться на сбор вместе с прочими небожителями, приходит наш повелитель к колодцу - пить, но прежде внимательно осматривает печать: не касалась ли ее чужая рука, и лишь потом отваливает камень и пьет себе вдоволь. А напившись, вновь накрывает колодец камнем, вновь запечатывает его своею печатью и лишь потом отправляется восвояси. Таков его обычай издавна и по сей день.

И призвал царь Соломон верного своего военачальника - Бенаю бен Йегояда, и вручил ему железные оковы, на которых выбиты были буквы святого Имени Божьего, и передал ему свой волшебный перстень, на котором отпечатаны были буквы Имени Божьего, и вдобавок дал ему овечье руно и бурдюки с вином и научил его, что делать, чтобы доставить к себе Асмодея. Верный Беная все взял, все выслушал и отправился в путь.

Долго ли, коротко ли - про то нам неведомо, - а пришел Беная бен Йегояда к высокой горе и нашел там запечатанный колодец - все, как бесы рассказывали. Видит - нет пока Асмодея, и последовал мудрому царскому совету: вырыл пониже колодца глубокую яму и соединил ее канальцем с дном колодца, а когда вся вода стекла из колодца в яму, заткнул устье канальца овечьем руном. Сделав так, выкопал Беная другую яму - повыше колодца - и ее тоже соединил с колодцем новым канальцем, и наполнил колодец вином, а после присыпал обе ямы землей, так что и заметить их невозможно. Закончил работу, забрался на соседнее дерево и спрятался среди ветвей.

Сидит Беная в своем укрытии, ждет. Видит, идет из пустыни Асмодей и прямо на гору восходит. Страшен видом Асмодей: вместо ног у него лапы куриные, на лице - бородища козлиная, а из ноздрей пламя пышет. Испугался Беная, задрожал от страха, но Имя Божье на перстне, что сжимал в руке, придало ему сил и мужества. Приободрился он, ухватился покрепче за ветви и стал наблюдать, что дальше будет.

Асмодей же подошел к колодцу, убедился, что печать целехонька, отвалил камень и склонился к воде, жажду утолить. Глядь - вместо воды полон колодец красного вина. Рассердился Асмодей на колодец и принялся вино корить:

И сдержался, не стал пить. Сел он на камень, от злости кипит, зубами скрипит, гнев его душит, а жажда - горло сушит. Крепился Асмодей, держался, да все ж не утерпел и припал к колодцу. Напился он вина, вмиг захмелел и завалился спать. От Асмодеева храпа задрожала гора, а могучее дерево, где меж ветвей прятался Беная, закачалось как легкая тростинка. Тут Беная слез с дерева и заключил Асмодея в железные оковы.

Проспался Асмодей, пробудился, - а руки-то и скованы. Рассвирепел Асмодей, стал рычать-бушевать, оковы на себе рвать, да не тут-то было. Прикрикнул на него Беная и заклял великим Именем: "Имя Господне на тебя, Асмодей!" - и вмиг покорился грозный повелитель бесов и послушно последовал за Бенаей с цепями на руках.

Идут, идут они по дороге, и попалась им на пути финиковая пальма. Почесался Асмодей о пальму, и сломалось гордое дерево. Идут они дальше, видят - дом стоит, крепкий дом, богатый. Пнул его Асмодей ногою, и обвалился прочный дом, будто детская забава, из песка слепленная, а они пошли себе дальше. Идут, идут и вот поравнялись с ветхой хижиной, где жила одинокая вдова. Хотел было Асмодей и ее домишко поддеть ногою, но тут бедная женщина вышла на порог и принялась умолять его, и заплакала. Пожалел ее Асмодей и обошел тот домик стороною, да по дороге оступился и вывихнул ногу. Видно, правду говорят люди: "кроткое слово и кость перешибет".

Так идут они дальше, а навстречу им слепец. Видит Асмодей, что нет у бедняги поводыря, и наставил слепца на верный путь. Часом позже встретил горького пьяницу, который пути не разбирает, - и его тоже направил в нужную сторону. Много ли, мало ли времени прошло, встретилась им по пути свадьба: люди веселятся, жених с невестой друг на дружку не нарадуются, а Асмодей - в слезы.

Миновали свадьбу, дальше идут. Слышат, какой-то человек сапожника просит: "Сшей мне, братец, башмаки, да только крепкие - чтоб семь лет им сносу не было". Услыхал Асмодей эти слова и засмеялся; после увидал на пути чародея, который людям судьбу предсказывает, - и опять смешно ему стало.

А Беная бен Йегояда, верный Соломонов военачальник, идет себе рядом, на Асмодея глядит, все, что тот ни делает, примечает, про себя дивится, а слова не говорит.

Вот взошли они в Иерусалим, и привели Асмодея к царю. Взял Асмодей тростниковый стебель, отмерил четыре локтя длины и кинул тростник к ногам царя.

- Четыре локтя вдоль да четыре поперек - столько места полагается всякому человеку в конце дней его, так неужто тебе, у которого вся земля в подчинении, мало покажется, если я и для себя четыре локтя земли прихвачу?

- Ничего мне от тебя не надо, кроме шамира. Скажи, где живет шамир, и я отпущу тебя на свободу.

- Нет у меня шамира, но знаю я, что обитает шамир во владениях Р?гава, Князя морей, а Р?гав отдал его удоду, потому что удод - птица верная и клятвы не переступит.

- А затем, чтобы каменистая пустошь в райские сады превратилась. И вот как это делается: приносит удод шамира на вершину скалы, и проходит шамир по камню, и крошится камень на части. Тогда приносит удод в клюве семена всевозможных деревьев и кладет их в трещины да в ложбинки, и пускает семя корни, и прорастает ростками - корень вниз тянется, ростки стеблем вверх поднимаются, - и вырастает дерево по роду его. Так, год за годом, одеваются камни зеленью, и со временем превращается пустошь в плодородный сад. Оттого и прозвали удода Н?гар-тур, что значит Камнерезчик.

Выслушал царь Соломон рассказ Асмодея, отобрал храбрых воинов и искусных ловчих и отослал их в скалистую пустыню, чтобы доставили к нему шамира.

И отправились посланцы в путь. Отыскали они кремнистую скалу и на ней гнездо удода, а в гнезде - одни птенцы сидят, видно, мать их в тот час отлучилась. Посовещались ловчие, как лучше поступить, да и накрыли гнездо сверху прозрачным хрусталем. Воротилась мать, птенчиков своих видит, а в гнездо попасть не может. Стала она хрусталь клювом долбить, она - снаружи, а птенцы изнутри носами тюкают, да толку мало: хрусталь крепко вход закрывает. Взвилась тут птица-удод в поднебесье и скрылась из глаз, а когда вернулась, принесла в клюве шамира. Только собралась посадить шамира на хрусталь, чтобы расколоть упрямый камень, как один из ловчих швырнул в птицу камешком, и выпал шамир у нее из клюва. Тут ловчие, не долго думая, подхватили шамира и скорей назад, в Иерусалим, поспешили.

Увидал удод, что не догнать ему шамира, понял, что не сдержал клятвы, и от огорчения умер.

Много ли, мало времени прошло, живет Асмодей у царя в неволе.

И вспомнил Беная проделки Асмодея и странные его поступки, и стал Асмодея расспрашивать:

- А скажи мне, Асмодей, почему ты слепого на верный путь наставил?

- Ведомо мне было, что на Небесах говорили о слепце, как о праведнике, и если б сподобился он в этой жизни хоть капли милости, удостоился бы вечного блаженства. Вот я его и пожалел.

- А отчего ты пьянчужку по верной дороге направил?

- Оттого, что пьяница этот - дурной человек, и злыми своми поступками давно лишил себя вечной жизни, так пусть хоть теперь разок с добром встретится.

- Знал я, что на тридцатый день после этого веселья умрет жених, а молодая вдова возвратится в родительский дом, и придется ей горевать без мужа долгие унылые годы.

- А почему рассмешили тебя слова человека, который башмаки заказывал?

- Да потому, что тот человек и трех лет не протянет, а башмаки на семь лет вперед просит.

- А почему ты над предсказаниями чародея смеялся?

- Да какой же он чародей? Ведь прямо под тем местом, где он сидит, спрятано в земле великое сокровище. Уж если он того не видит, что от него рядом, может ли он о дальнем знать?

А царь Соломон не отпускал Асмодея много лет, пока в Иерусалиме не кончили строить Дом Божий. Вот раз случилось им оказаться вдвоем. Спросил Соломон повелителя бесов:

- Скажи-ка, в чем ваша бесовская сила сильнее человеческой?

- Если снимешь с меня оковы и дашь мне свой волшебный перстень, тогда скажу тебе, в чем мы вас сильнее.

И сделал Соломон, как тот просил. Но едва лишь оказался волшебный перстень в руке Асмодея, тот сунул его в рот и проглотил. И обманул Асмодей Соломона, и восстал на царя. Простёр он одно свое крыло до края земли, а другое - до верха небес, поднапрягся и зашвырнул Соломона в дальнюю страну, за четыре тысячи верст от родного Иерусалима.

Оставшись один, зашел Асмодей во внутренние покои дворца, обрядился в царское платье, придал своему лицу черты Соломона, сел на царский трон и стал судить народ - и никто не знал, что не царь это.

А волшебный перстень, на котором высечено святое Имя, отрыгнул обратно и забросил его подальше в море, потому что подумал:

- Пусть никогда больше не коснется этого перстня рука человека, чтобы не открылась людям моя тайна.

А царь Соломон оправился от удара, поднялся на ноги, отряхнулся, огляделся - видит, стоит он посреди поля в незнакомой стране и куда идти, не знает.

И захотелось царю пить, стал он искать воду и набрел на пруд. Наклонился Соломон над прудом, глянул на свое отражение - и сам себя не узнал: куда девался лучистый свет его лица, куда исчезло его царственное величие? Даже ростом он вроде сделался меньше.

Всмотрелся Соломон пристальнее, видит - и складка на лбу у него пропала, та самая складка, которую оставила на его голове корона и которая метила чело всех венценосных потомков Давидовых с момента их рождения.

Тут понял Соломон, что от Господа ему это наказание, заломил горестно руки и возопил:

- Горе мне, ибо лишил меня Господь Своей милости, изгнал меня из владений моих.

Упал Соломон на землю, распластался в пыли и взывал громко к Господу весь тот день. А когда закатилось солнце, прилег в изнеможении, положил себе в изголовье камень и заснул.

И приснился царю сон, будто идет он между гор, по одну сторону горы серебряные, по другую - золотые, а из горных склонов трубы торчат, и из труб голоса слышны, глухие, сдавленные, будто из самого чрева земли до слуха доносятся. Подошел царь к тем трубам, заглянул внутрь, а на него внезапно кровь брызнула: бьет струей, как из горного родника, и кровавые языки лицо лижут. Содрогнулся Соломон от ужаса и - проснулся.

И снова заснул Соломон, и снова приснился ему сон. Вот скачет он и его приближенные на колесницах, а запряжены колесницы резвыми конями, и коней и колесниц этих видимо-невидимо. Мчатся они между гор серебряных и гор золотых, и жеребцы их - мечта аравийца и египтянина - легки и стройны: молнией мелькают тонкие ноги, гордые шеи дугой выгнуты, пышные гривы по ветру стелются. Ураганом несутся колесницы, кони не бегут - летят. Скачут они, скачут - вдруг разверзлась перед ними земля, открылось чрево преисподней. Кони-то в небо взмыли, а колесницы с седоками прямо в бездну сверзнулись. Великий страх объял Соломона, и он пробудился.

И снова заснул Соломон, и в третий раз увидел он сон. Вот сидит он в роскошной беседке в своем царском саду, а вокруг танцуют и резвятся триста его жен и семьсот наложниц. А жены его, дочери разных народов, до чего не сходны меж собою ни ликом, ни станом: тут и хеттийки, и кушитки, и финикийки, и даже моавитянки и эдомитянки - всё дочери царские, роду знатного, виду дивного. И танец их все быстрее, все жарче становится, и закружились они вокруг царя, будто вихрь налетел. И все, что было в саду: деревья и ароматные кусты, фонтаны и зеленые шатры, озерца и лужайки - закружилось в бешенной пляске. Вьется, кружится сад вкруг царя, словно множество разных колес вкруг одной ступицы завертелось, - всё быстрее, всё шибче. И в самом разгаре этого странного хоровода защемило у царя сердце, голова закружилась - и упал он, и выпал из своей царской беседки. Вышла ступица из втулки - и рассыпались спицы, соскочил обод, нет колеса. Так и тут: распался хоровод, все его части разлетелись в разные стороны и скрылись из виду, будто их и вовсе не бывало.

В ужасе пробудился Соломон и не осмелился более сомкнуть глаз. Стал он размышлять над своим троекратным сном и вспоминать все дела свои и поступки с тех самых пор, как воцарился на троне после Давида, отца своего, и до последнего дня. Думал-думал и придумал, и сказал себе так:

- Только теперь я понял, за что наслал на меня Господь эту кару. Он взыскивает с меня за три моих прегрешения - за то, что слишком много накопил я золота и серебра, и слишком много имел коней и колесниц, и слишком многих собрал у себя женщин. Выходит, прав Бог, а я виновен.

И настало утро. Срезал царь дубовый сук, сделал из него крепкий посох и сказал:

И пошел Соломон из города в город, от дома к дому, просить подаяния. Платье его истрепалось, башмаки износились, ноги в кровь стерлись, и весь он стал похож на самого что ни на есть захудалого попрошайку. Когда же какой-нибудь добрый человек спрашивал из жалости: "Кто ты и как твое имя?", а он отвечал: "Я - Соломон, был царем в Иерусалиме", - люди заключали, что несчастный безумен. Милосердные его сторонились, а злые поносили и проклинали, бросали в него камнями, гнали палками. Горько, мучительно жилось Соломону и захотелось ему умереть.

Так миновало три года Соломоновых скитаний - по числу трех прегрешений царя, как было назначено Богом. Раз случилось ему оказаться в столичном городе аммонитян. Направился Соломон на базар и затесался среди торговцев и лавочников, оттого что подумал: "Может, смилостивится надо мною Господь, кто-нибудь предложит мне работу, и будет у меня к концу дня кусок хлеба".

Стоит он так и размышляет, а тем временем показался меж торговых рядов главный повар аммонитского царя, который пришел закупать провизию для стола своего господина. Увидел он бедняка и нанял его донести во дворец корзины с покупками. А когда они пришли на кухню, и главный повар собрался расплатиться с носильщиком, тот не захотел брать деньги, а подступил к нему с такими словами:

- Истинно говорю тебе, господин мой, - я чужеземец, и нет у меня в вашем городе никого. Не гони меня, оставь при кухне, а я буду служить тебе верой и правдой за стол и кров.

И сделал главный повар по слову Соломонову, и остался Соломон работать на царской кухне и делал все, что ему ни поручали. И приглядывался Соломон к работе главного повара и все примечал: как он варит и как жарит, какие кладет корешки и приправы и какие готовит кушанья. И вскоре выучился Соломон поварскому искусству даже лучше своего хозяина, потому что Господь благословил Соломона и всякое дело его венчал успехом.

Наконец настал день, когда Соломон попросил у главного повара позволения самому сготовить закуски на стол царю. Снизошел главный повар до его просьбы и позволил ему готовить по своему усмотрению. Обрадовался Соломон, и трудился, и старался, а Бог помогал ему во всем.

И было - когда ел царь аммонитян поданные ему кушанья, не мог надивиться их чудному вкусу. Спросил царь своего главного повара:

- Кто готовил эти вкусные кушанья, и отчего ты никогда не подавал мне их прежде?

- Не отрекусь от правды, повелитель! Не мною сготовлены эти кушанья, а делал их один чужеземец, который помогает мне на кухне.

С того самого дня назначил царь аммонитян Соломона на место главного повара, и сделался Соломон начальником царской кухни и каждый день готовил и подавал кушанья к царскому столу, но никто не знал, какого он роду-племени.

А у царя была дочь единственная - умница и красавица, и звали ее Наам?. Увидела царская дочь нового начальника кухни и сразу заметила, что он красив и учтив, и прикипела к нему сердцем, и поведала о своем чувстве матери.

Пристыдила ее мать-царица, даже слегка прикрикнула:

- Разве мало в соседних странах царевичей, что ты на безвестного раба заглядываешься? Стыдись, дочь моя!

- Не нужны мне никакие царевичи, а нужен мне главный повар - его одного люблю и его в мужья желаю, а не исполните моего желания, жить не стану, умру.

Рассказала царица о том царю. Рассердился царь и принялся свою дочь журить да корить, а как увидел, что она упрямится, в гневе хотел было ее жизни лишить, да сжалился над своим единственным чадом и велел слуге отвести царевну и повара подальше в пустыню, чтоб не видеть ему ни любви их, ни гибели.

И было, когда остались они вдвоем в пустыне, сказал Соломон царевне:

- Ты, дочь моя, возвращайся в родительский дом и дождись себе в мужья царевича, как и подобает твоему высокому достоинству. Не пристало тебе погибать из-за меня в безводной пустыне, ведь ты нежна и избалована и к лишениям не приучена. Ступай, возвратись, дочь моя, а мне коли суждено пропасть, значит, так и быть тому.

- Не гони меня, мой милый, а я за тобою пойду и все мученья стерплю, потому что без тебя мне и жизни не надобно. - И заплакала, и заголосила громким голосом.

И понял Соломон, что велика ее любовь, и сжалился над ней, и повел ее за собой в пустыню, и прилепился к ней душою, и оберегал ее от всякой беды и напасти. Утомится Наама от зноя - он ее полой своего платья прикроет, поранит она ноги об острые камни - он ее на руках носит. Ни на миг не оставлял ее без внимания, о ней всечасно заботился и тревожился, словно доверили ему великое сокровище. И во все то время тяжелое не открыл ей, кто он, ибо думал: не хочу, чтоб сочла меня обманщиком.

А когда стал их донимать голод, присмотрел Соломон для царевны укромное место, спрятал ее там, а сам пошел на поиски пищи. Поглядел вправо, поглядел влево и вдруг увидел на песке следы - люди здесь проходили недавно. И пошел он туда, куда следы вели, и вышел к берегу моря. Видит - рыбаки невод тянут, купил у них рыбину и бегом воротился к царевне. Собрал Соломон хворост, разжег огонь, а Наама принялась рыбу разделывать. Только взрезала брюхо, как выкатилось оттуда кольцо с камнем, а на камне надпись непонятная. Кликнула Наама Соломона и говорит:

Поглядел Соломон на кольцо и вмиг его узнал.

- Да ведь это мой чудесный перстень, на котором святое Имя Божье отпечатано!

Стоило Соломону надеть перстень на палец, как вновь снизошел на него дух Божий: на челе след от венца обозначился, лицо светом озарилось и весь он преисполнился царским величием. Стоит он перед Наамой, юный и гордый, словно молодой кипарис.

Не успела Наама понять, что произошло, а уж Соломон пал на колени, воздел руки к небу и воскликнул:

- Благодарю Тебя, Господи, что смилостивился надо мною!

Соломон стоит на коленях, а Наама на него дивится: вкруг его головы тонкой красной нитью складка идет, светом чудным лучится, будто венец солнечный на нем горит. У царевны даже дыхание перехватило: "Что это?" - спрашивает.

Поднялся Соломон с колен, встал перед нею во весь свой царственный рост и говорит:

- Это - знак Божий на всех венценосных потомках Давидовых.

И рассказал ей Соломон, кто он и как получилось, что пришлось ему провести три года в мучительных странствиях. И о чудесном перстне и его волшебной силе поведал Соломон царевне, а в заключение сказал:

- Теперь, раз Господь вернул мне этот перстень, значит, и прежний почет и слава тоже возвратятся ко мне. Так давай же немедля отправимся в Иерусалим и с Божьей помощью прогоним оттуда моего недруга Асмодея. А тебя, Наама, за то, что пошла за мною в пустыню и разделила со мной мою бедность, посажу по правую руку от себя на троне и сделаю первой среди моих жен. Истинно говорю, как Бог жив, и скалы эти тому свидетели. А когда родишь мне первенца, его провозглашу своим наследником и ему завещаю царство мое после меня.

И встали они и прямиком в Иерусалим направились. А когда пришли под стены иерусалимские, оставил Соломон царевну в пастушьем шатре, а сам вошел в городские ворота.

10.

Асмодей же по-прежнему восседал беззаконно на царском троне, и все считали его царем Соломоном, тогда как он тайком чинил всякие мерзкие пакости. Князей Соломоновых и верных царских помощников от себя прогнал, а на их место других приблизил. Соломоновых домочадцев сторониться стал, да и они от него подальше держались, не в силах выносить его гнилостное зловоние. Так сидел Асмодей в царском доме один-одинешенек, злой на весь белый свет. А Батшева, мать царя Соломона, и жены царские знали о его гнусных проделках, но сказать о том боялись, лишь украдкой лили слезы горючие. А случится, спросит одна другую со вздохом: "Что это приключилось с нашим царем, что он сам на себя не похож?" - ответа не услышит. А жители иерусалимские как прослышали, что дурной дух почил на царе и царском доме, пригорюнились, опечалились - будто тьма накрыла полдневное солнышко.

Но вот однажды показался в городских воротах бедный человек в изношенном платье и объявил громким голосом:

Окружили его толпой городские юноши, принялись кричать и грозить ему палками, потому что думали, что он безумный.

Но слух о странном пришельце разнесся по всему городу и докатился до старейшин. И сказали старейшины, мудрецы еврейского народа: "Беды большой не будет, если мы выслушаем этого человека". И велели стражникам доставить его к ним на суд.

А тем временем позвали к себе старейшины Бенаю бен Йегояда и спросили верного царского военачальника:

- Давно. Вот уж три года, как царь не говорил со мной, а причина того мне не ведома.

И расспросили старейшины Батшеву и царских жен - мол, каков царь в дому, и не заметили ли они чего необычного.

Но закрыли женщины покрывалами лица свои и заплакали, а на вопрос старейшин не ответили, потому что стыдно им было говорить о мерзостях царя.

И призвали старейшины ближайших царских помощников и высоких начальников и задали им такой вопрос:

- А не довелось ли вам видеть ноги царские, когда царь восходит на свой высокий трон?

И ответили им царские помощники и начальники:

- Нет, не довелось. Царь никогда не снимает своих башмаков, оттого и босым его мы не видели.

Тогда отдали старейшины царским слугам приказание, и те присыпали пол возле царского ложа тончайшим пеплом. А когда настала ночь и царская спальня погрузилась во мрак, Асмодей смело разулся и босиком прошел к своему ложу, так что следы его на пепле отпечатались. А наутро царские слуги обнаружили на полу следы петушиных лап и поспешили рассказать о том старейшинам.

И поняли старейшины, что верно говорит бедный странник во вратах иерусалимских, и велели скорее привести его. И поведал им Соломон обо всем, что случилось с ним за три года - как обманул его Асмодей, и как он скитался в далекой стороне, и как гнали его отовсюду. И еще привел доказательство своей правоты и показал старейшинам складку у себя на лбу. Слушают старейшины, смотрят и от удивления знай себе посвистывают да головами покачивают:

- Неисповедимы и удивительны пути Господни!..

А Соломон поспешил к дому царскому, и все замки перед ним сами размыкаются, все ворота сами отворяются, потому что на пальце у него чудесный перстень надет. Все привратники, его завидев, прочь бегут, а стражники - в камень обращаются. Так беспрепятственно прошел Соломон через весь дворец, ступил в тронный зал и предстал перед Асмодеем.

Едва завидел Асмодей священный перстень на руке царя, задрожал мелкой дрожью, заломил в отчаяньи крылья - и сгинул, будто никогда его в царском доме и не было.

11.

И вновь Соломон воссел на свой трон, и слава его вернулась к царю. Веселится весь город Иерусалим, и в царском доме - радость и ликование.

И вспомнил Соломон о Нааме и о любви ее преданной, и выполнил данное ей обещание. Взял царевну из пастушьего шатра, и привел ее в Иерусалим, и сделал своей женой по закону и по всем правилам. А в день свадьбы устроил царь великий пир и созвал всех своих друзей, соседних царей, которые явились в Иерусалим из ближних и дальних государств, и царь аммонитян тоже к нему в гости пожаловал. Вышли девушки иерусалимские перед женихом и невестой с бубнами да с плясками и с такими песнями:

А царь с новою царицею в сверкающих венцах уселись в брачном шатре принимать поздравления и приветствия гостей, чужестранных царей, окруженных свитою. И подошел к ним также царь аммонитян, а как увидел вблизи новобрачных - лишился дара речи и глазам своим поверить не мог. Увидел Соломон его смущение, улыбнулся и сказал:

- Отчего ты стоишь, аммонийский царь? Подойди и поцелуй свою дочь непокорную и своего зятя-повара.

А потом усмехнулся и еще прибавил: "А возможно и цари ему представлены будут".

И пал царь аммонитян на грудь своей дочери, и принялся ее целовать-обнимать, и заплакали они оба от радости.

Тогда поднялся во весь рост царь Соломон и начал говорить перед народом и старейшинами, и рассказал, кто такая Наама и как она, царская дочь, не побоялась пойти за ним в пустыню, и как он обещал жениться на ней и сделать ее сына наследником после себя.

Тут поднялись со своих мест и старейшины и благословили молодую царицу такими словами:

- Сестрица, да будет на тебе благословение Бога Израилева, ведь Его милость и заступничество ты пришла искать. Да пошлет тебе Господь детей и семейное счастье, как послал Он прежде моавитянке Руфи, праматери рода Давидова.

И весь народ радостно зашумел и воскликнул в едином порыве:

И во всю ту ночь люди пили и ели и славили Господа.

А по прошествии времени, в положенный срок, родила царица сына. Глянула повивальная бабка на младенца, а у него на лбу тоненькая складочка обручем пролегла, будто красная нить повязана. Подняла она младенца повыше, чтобы мать его видеть могла, и проговорила:

- Знай, госпожа моя царица, что сын дан тебе, наследник престола, носитель царского венца.

А когда слух об этом дошел до старейшин и облетел всю страну, все, как один, сказали: "От Бога Всемогущего избран он!"

И назвали мальчика Рехавàмом - это тот самый Рехавàм, который правил в Иерусалиме после Соломона, отца его, и в правление которого распалось государство еврейское на два царства.

Послесловие к книге:
Хаим Нахман Бялик. Царь Соломон и Асмодей

Зоя Копельман, Иерусалим

Хаим Нахман БЯЛИК

Царь Соломон и Асмодей

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

Перевела Зоя Копельман, Иерусалим

Послесловие к книге: Хаим Нахман Бялик. Царь Соломон и Асмодей

Зоя Копельман, Иерусалим

Хаим Нахман БЯЛИК

Царь Соломон и Асмодей

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

Перевела Зоя Копельман, Иерусалим

Послесловие к книге:
Хаим Нахман Бялик. Царь Соломон и Асмодей