«НИЧТО НЕ УСТОИТ ПЕРЕД СИЛОЮ ЧИСТОЙ МЫСЛИ…»

Герой книги Ари Эйтана пишет нижеследующее письмо. Читателю предлагается ответить на вопрос: где и когда жил Цион Таорани?

Многоуважаемый достойный юноша Амрам Битон,

всецело посвятивший себя служению в чертоге Торы!

Верно, что знакомство наше с тобою длится не столь долго, и слова, которыми мы обменялись, повстречавшись третьего дня в зале книжной сокровищницы, были немногочисленны, однако знай, что я причисляю себя к твоим друзьям и доброжелателям. Есть безмерной важности дело, о котором я хотел бы с тобою переговорить. Дело это затрагивает мою душу, но в не меньшей мере и твою душу тоже. Оно касается верхов врат твоего постижения Торы и служения Всевышнему. Вследствие тех и иных причин храм ешивы, по моему скромному разумению, не может выступить подобающим местом для изложения всего дела перед тобою. Оттого мы обязаны встретиться в комнате № 4 синагоги «Мусайоф», причем в наиближайший срок.

И еще я хотел бы отметить и прояснить, что ты не должен опасаться потерять драгоценное время, предназначенное для учения, поскольку эта встреча ни в малейшей степени не несет в себе опасности греха пренебрежения учением. Не тщета этого мира ее цель, но, как указывалось ранее, исключительно во имя Небес, а ее назначение — выставить заслон намерению некоего лица нанести ущерб твоему учению.

Ты сможешь известить меня о предпочтительном для тебя часе встречи, написав мне об избранном сроке записку и положив ее на страницу 258-ю в книге «Нетив Йошер». Эта книга стоит на 37-й полке у правой стены зала книжной сокровищницы.

Да пребудет с тобою

благодать Торы,

Твой доброжелатель Цион Таорани.

Стиль послания напоминает переписку ешиботников первой половины XIX века, однако оно написано семнадцатилетним жителем современного Израиля. Цион Таорани — герой-рассказчик романа «Возлюбленный моей души», якобы дневника юноши из харедимной ешивы в Иерусалиме.

Цион, еврей восточного происхождения, попадает в прославленную литовскую ешиву благодаря стипендии, учрежденной для одаренных мальчиков богатым марокканским евреем. Поскольку в харедимном мире сложилось устойчивое представление о большей престижности образования в ашкеназских ешивах, амбиции восточных евреев побуждают их стремиться туда. Противостояние «литваков» и «фрэнков», как презрительно называют в Израиле выходцев из стран арабского Востока, выливается в жуткую травлю последних. Одни ешивы вообще не принимают евреев восточного происхождения, а в других существует пресловутая «процентная норма», запятнавшая позором многие антисемитские режимы.

Мальчик из многодетной и малообеспеченной марокканской семьи Амрам Битон жаждет вырваться из неблагополучного окружения. Но когда он просит зачислить его в ешиву, ему отвечают, что процентная норма для «восточных» и так превышена. Тем не менее Амрам ежедневно ходит в библиотеку ешивы и в одиночестве занимается там Талмудом. Он надеется, что когда-нибудь, испытав его знания, раввины согласятся зачислить его в ученики. На той самой встрече, о которой шла речь в цитированном письме, Амрам поверил Циону свою душу:

Поначалу ответ р. Нахума меня очень огорчил, но потом я его понял. Я ни в чем его не упрекаю. Я понимаю, что ешива не хочет потерять своего традиционного облика, и я согласен, что сефарды не находятся на том же уровне, что и ашкеназы. Я вижу, как велико различие между сефардами и ашкеназами, всякий раз, когда приезжаю в Иерусалим из своего беэр-шевского квартала. <...> Я ни за что не отступлюсь, потому что знаю, как важно для меня научиться у ашкеназов остроте мысли и искусству талмудической дискуссии. Я хочу стать настоящим знатоком Торы, как они.

Однако силы неравны. Мальчики-ашкеназы объявляют милому и знающему Амраму войну. Непрекращающиеся оскорбления приводят к тому, что Амрам не выходит живым из миквы — не то он покончил с собой, не то в силу глубокого душевного кризиса стал жертвой несчастного случая…

«Возлюбленный моей души» — литературный дебют Ари Эйтана, заслуживший внимание и одобрение критики. Интервью с ним в газете «А-Арец» сообщает, что Ари (р. 1977) происходит из харедимной семьи. Его отец, выходец из Марокко, окончил в Израиле ашкеназскую ешиву и служит раввином в Иерусалиме. В семье пять мальчиков и три девочки, Ари — старший. И он, и его на редкость способная сестра были приняты в учебные заведения ашкеназов после долгих унизительных мытарств лишь благодаря связям отца. Библейскую фамилию Эйтан («Могучий») Ари взял в 18 лет, чтобы избавиться от марокканского клейма. В 19 лет он уехал продолжать учебу в Бруклин, где, как казалось, антагонизм между еврейскими общинами преодолен.

В феврале 1997 года в воздухе столкнулись два израильских военных вертолета, 73 человека погибли. Это заставило Ари задуматься, где он и с кем. В результате он вернулся в Израиль и тайком от родителей пошел служить в ЦАХАЛ, в боевые части. Излишне говорить, что его не хотели брать, но он настоял на своем. Родители ни разу не видели сына в форме: приезжая в Иерусалим, он прямо на автовокзале переодевался в принятое в их среде платье. Опыт пребывания среди светских евреев был как удар молотом по голове: прежде ему не доводилось ни слышать обсуждение сексуальных подробностей, ни даже видеть молодых людей разгуливающими в трусах (в ешиве все спали в пижамах!). Пришлось нелегко и в плане физической подготовки. Но он справился. Как и его герой Цион Таорани, Ари Эйтан — человек сильной воли.

Роман он посвятил родителям, но никому из общих знакомых не придет в голову связать их с автором вышедшей в светском издательстве книги. Это, как считает Ари, оградит родителей от неприятностей, ведь они по-прежнему всецело принадлежат миру харедим.

«Возлюбленный моей души» — не памфлет и не сатира. Это произведение гораздо больше, чем роман на злобу дня. В центре его — герой, которому по всем статьям подобает жить в святом граде Иерусалиме. Цион Таорани чист помыслами и предан ценностям иудаизма. Он попадает в литовскую ешиву из созданного воображением мира, где главный смысл человеческого существования — служение Творцу и постижение Его учения. Эта стезя неотделима от постоянного самосовершенствования, и наделенный гипертрофированной склонностью к рефлексии Цион все время анализирует свои поступки и намерения, расщепляет их на элементы и так доходит до сути вещей. Его благочестие не знает границ, и этим он очень напоминает героя бяликовского «Подвижника». Только у Бялика отношение к добровольно заточившему себя в стенах ешивы мальчику неоднозначно: здесь и восхищение, и понимание того, что благодаря этой отрешенности от соблазнов внешнего мира наша нация сохранила себя в течение тысячелетий, и горечь оттого, что «Забитые души, унылые души, / Последние искры большого костра, / Там чахнут, как травка средь зноя и суши, / Без срока, без смысла, без зла и добра».

У Эйтана не так. Его Цион — светлая мыслящая личность, реализующая мистическое понятие «двекут», слиянность с Творцом. И когда он убеждается, что мир людей отличается от модели, выстроенной им с помощью учителей, а харедимные ешивы не приближают его к истинному служению, он остается один на один с «Возлюбленным своей души», как назван Г-сподь в красивейшем пиюте «Йедид нефеш», который мы поем перед наступлением шабата. Этот пиют целиком дан в конце романа: переживший потерю друга Цион черпает силы в Том, кто не предаст…

Тема ужасов, творящихся в закрытых учебных заведениях, стара и имеет много решений в мировой литературе. И тот факт, что Цион и его друг — дети «простых» восточных евреев, отважившиеся мечтать о звании раввина исключительно благодаря природным способностям и самоотверженной учебе, можно счесть общим местом для романов подобного рода. Не это делает книгу событием в литературной жизни страны.

Роман Эйтана написан на уникальном иврите, который нельзя услышать ни в ешивах, ни в университетских аудиториях, и тем менее — на улицах Израиля. Это искусственный язык, которым изъясняется очень юный человек, вся жизнь которого прошла в чтении. Но в то же время это не иврит бывшего ешиботника, как у писателей «национального возрождения» рубежа XIX–XX веков, вроде Бреннера, — иврит спотыкающийся, мучительно ищущий живое слово и вынужденно прибегающий к арамеизмам и другим заимствованиям. Язык книги органичен для героя и адекватен описываемым вещам, плавный, негибкий, прозрачный, как кромка узорчатого льда на начавшей промерзать луже. Наделенный поэтической душой, герой мобилизует весь арсенал книжных метафор и картин, отчего получается ни с чем не сравнимая ткань лирического повествования. Очень-очень грустного, но озаренного безмерной любовью Циона к Пресвятому, о которой все эти ешиботники, знатоки Талмуда и правил, давно забыли, как забыли они и о любви к ближнему, и о доброте вообще. Наделив героя уникальным языком, автор помог ему выразить особый взгляд на мир, людей и самого себя.