Зоя Копельман

Сами Михаэль.
ВИКТОРИЯ
Пер. с иврита Г. Сегаль

            Уроженец Багдада, бежавший в Израиль, спасаясь от иракской полиции, Сами Михаэль никогда не был сионистом. Его политические симпатии (коммунисты) и полученное в Израиле образование (психология) в разной мере окрасили его прозу. Роман «Виктория» (1993) – история долгой жизни заглавной героини, иракской еврейки, и ее семейного клана или, как определяет писатель, Двора.
Родившаяся в самом начале XX века Виктория на наших глазах превращается из девочки в девушку, а потом в женщину, супругу и многодетную мать. Ее длящаяся более 85 лет жизнь делится пополам: первая половина проходит в Багдаде, вторая – в Израиле, сначала в лагере для новоприбывших, так называемых маабарот, затем в комфортабельной квартире в Рамат-Гане. Виктория – сильная и нравственная женщина, опора семьи и заметная фигура среди более чем шестидесяти обитателей Двора, связанных родственными и брачными узами (напрашивается сравнение с романом «Зелменяне» Моше Кульбака, известным русскому читателю в чудесном переводе с идиша Рахили Баумволь). Героиня, безусловно, незаурядна, и главная ее черта, главный жизненный стимул – любовь к Рафаэлю, загадочному и неотразимому сыну дяди, будто колдовски очаровывающему женщин без различия возраста и положения, который волею судьбы стал ее мужем.
Сами Михаэль рисует жизнь еврейского Двора, где на небольшом пространстве с единственным деревом рождаются, растут и умирают люди, ведомые вожделением. Мы не найдем здесь духовных исканий, поисков смысла жизни и еврейского предназначения. Бытие этих евреев состоит из совокуплений, от которых рождаются бессчетные младенцы, и хорошо, если треть из них остается в живых, из трапез, болезней, походов в туалет или к ночному горшку. Плоть и физиология правят во Дворе, и даже «благочестивый Иегуда», страдающий болезнью сердца и рано ставший импотентом, доверяет бумаге не мысли о Торе, а сексуальные сны, пусть и записывает их на иврите по всем правилам каллиграфии. Порой повествование граничит с порнографией, слегка смягченной правдивостью бытописания. Вошедший в западную культуру через ворота преподанного ему в Хайфском университете фрейдизма, Сами Михаэль представил в романе широкий спектр сексуальных связей: страстный муж, делающий жене детей, давно уже будучи дедом; отец, регулярно предающийся любовным утехам с красавицей дочерью и ее слабовольным мужем; не доросший до бар-мицвы мальчик, насилующий свою 8-летнюю племянницу; бесчисленные варианты нарушения супружеской верности. Однако читатель не найдет в книге психологизма: даже царица-любовь показана тут как болезнь, наказание или дар, чья магическая власть непостижима, подобно воле то и дело поминаемого в сердцах Б-га или в страхе – нечистой силы, равно находящихся за рамками сознания всех этих персонажей.
Во Дворе жизнь каждой семьи проходит на глазах у всех и смакуется в нескончаемых пересудах. Женщины тут неграмотны, детям не поют колыбельных, не рассказывают сказок и редко нежат, зато часто шпыняют и проклинают. И понуждают лазить на крышу подсматривать за постельными утехами родичей-соседей. Странным образом каждая семья строго блюдет свой бюджет и не поделится с ближними горсткой риса, даже если ежедневно будет наблюдать, как эти ближние, включая малышей, тают от недоедания. Соперничество и взаимопомощь, ненависть и влечение сменяют друг друга в сердцах персонажей, не побуждая автора их отрефлексировать. Но книга отнюдь не мрачна, в ней бушуют страсти, правда, отнюдь не романтического свойства. И именно это, а не только экзотика быта и обычаев или брошенные вскользь замечания о нечеловеческих условиях лагерей для новоприбывших в Израиле, привлекает читателей. «Виктория» по ее появлении была названа книгой года и впоследствии не раз переиздавалась.
Перевод романа на русский язык неровный. Богатый лексический арсенал переводчицы сочетается с полным отсутствием чувства стиля. Ткань романа, где разновременные события чередуются без граничных помет, а точка зрения повествователя смещается от критически настроенного автора к наивному взгляду героини, такова, что именно стилистика должна была бы стать главной задачей переводчика. Но чего стоит, например, такой диалог между гостем, посланцем надолго разлученного с семьей Рафаэля к жене, и Викторией:
            – А как поживают девочки?
            – Младшая приказала долго жить, – сказала Виктория и исчезла в кухне.
Не верю, что вот так, бездушно и беззаботно, сообщила мать о потере маленькой Сюзанны, чью могилку не раз безуспешно искала на огромном, часто размываемом водами реки кладбище.
Как видно, российские издательства не могут позволить себе литературного редактора, оттого в книге нередки фразы, вроде: «Хватит, – сказал Элиягу, на которого вдруг навалился страх, который на некоторое время будто утих». Или: «приготовились к поспешной субботе» и «сосуд, наполненный водой и слоем кунжутного масла» (примеры с двух соседних страниц). Обидно, что в России израильская проза должна выглядеть такой хромой, будто мы, еврейские переводчики, только вчера выучили русский и приобщились к литературе на нем.
Конечно, Сами Михаэль – не Достоевский и не Саша Соколов, это писатель гораздо меньшего калибра. Но он хорошо пишет на иврите, своей «желанной возлюбленной», в отличие от арабского, «верной законной жены». Так почему же читающие по-русски должны довольствоваться такой несовершенной копией?